Педункулюс пубис

[Илья Пиковский]

ПЕДУНКУЛЮС ПУБИС

Доктор Аверкин, семейный врач Берлянчика, был литератор, медик, эрудит, историк и, как всякий яркий многогранный человек, испытывал острую потребность в общественном внимании. С экранов телевизоров он не сходил. Камера не могла обойти его стороной, так как он всегда был на виду, рядом с главными героями любых передач: театральных премьер, литературных презентаций, арт-выставок, демонстраций высокой моды или открытия городского бювета.

После театральной премьеры он неизменно заходил в грим-уборную к исполнителю главной роли и говорил:

— Если вас интересует мнение одесского интеллигента о вашей игре, извольте... Я в катарсисе! Я просто потрясён!

В обычной, не парадной жизни доктор Аверкин заведовал фтизиатрическим отделением больницы и, как уверял, знал всю медицинскую Одессу. Полагаясь на эти знания, Берлянчик определил ему ежемесячную зарплату и теперь обращался к нему в случае любых недомоганий.

Честнейший доктор, сформированный в социалистической эпохе и не адаптированный к рыночной нищете, был болезненно взбудоражен размахом финансовой деятельности своего пациента и поэтому предупреждал всех врачей, которых привозил к Берлянчику: «Вы едете к миллионеру! Вас ждёт превосходный гонорар!»

Когда Берлянчик показал ему глаз с тускловатой пленкой в уголке, доктор внимательно рассмотрел её своим открытым умным взглядом и задумчиво спросил:

— У вас дома есть собачка?

— Нет.

— А как вы переносите тополиный пух?

— Превосходно.

— Вы не удивляйтесь, что я задаю эти вопросы: шерсть и пух весьма сильные аллергены... Скажите, а в Африке вы служили?

— Нет, не приходилось,

— Значит тоже нет. Ясненько, ясненько... Ну что ж, идемте, я покажу вас Валечке. Это отличный стоматолог.

— С глазами... К стоматологу?! — удивился Додик.

Как врач и интеллигентный человек, доктор Аверкин мягко пояснил:
— Додик, я ваш семейный врач — это так или не так? Так... В таком случае вы должны мне доверять. Объясняю: иногда корневые воспаления зубов дают подобную картину... Запомните: вы не должны сомневаться в моих рекомендациях, как-никак я кандидат наук, зав. отделением и сорок лет работаю врачом.

К прочим своим достоинствам, доктор Аверкин был человеком светским, и поэтому весь длинный коридорный переход к стоматологу он постоянно с кем-то раскланивался, отпуская шутки находу, обнимал медсестёр за талию и целовал им ручки.

Валечка, семидесятилетняя старушка-стоматолог осмотрела полость рта и зубы Берлянчика и нашла их в отличном состоянии. На прощание Додик сунул старушке в карман халата десять гривен, что имело для его психики самые удручающие последствия.

Совестливая старушка сочла себя обязанной отработать эти деньги и где-то разыскала цветной альбом глазных болезней 1895 года издания, и усердно проштудировала его с доктором Аверкиным.

На следующий день, когда Берлянчик явился к семейному врачу, у того было крайне встревоженное лицо.

— Знаете, Додик, — сказал он, — я в легкой панике... Мы просмотрели с Валечкой альбом и установили ваш диагноз. Мне бы не хотелось вас пугать, но! Немедленно надеть тёмные очки. Ничего не читать и не писать. Телевизор не включать. Дома тоже находиться в очках, в затемнённой комнате, а ещё лучше лежать в очках с закрытыми глазами... Завтра я покажу вас профессору Лобовскому.

Это не на шутку встревожило Берлянчика.

— Доктор, — испуганно спросил он, — но что это за диагноз?

— Всё скажет вам профессор.

— Но всё же... Что-то опасное для глаз?

— Глаза — это всегда опасно!

— Но ваше мнение, — настаивал Берлянчик. — Это может грозить мне слепотой?

— Додик, — отрезал доктор, — я врач, а не гадалка. Пока профессор не посмотрит, я ничего вам не скажу!

Вернувшись домой, Берлянчик застал жену в полуобморочном состоянии: ей уже звонил доктор Аверкин.

— Елизавета Евгеньевна, — сказал он, — я вас прошу не падать духом!

— А что случилось?

— Вашему мужу грозит неизбежная слепота. Полная... Я сам поставил ему диагноз и, боюсь, что не ошибся. Но крепитесь, дорогая! Мужайтесь... Я понимаю ваше состояние, но я был обязан поставить вас в известность, как друг! Как ваш семейный врач и просто, как интеллигентный человек!
Берлянчик, как мог, успокоил жену, а утром надел тёмные очки и снова поехал к доктору Аверкину.

Доктор был любезен, но суховат. Он молча спустился к машине, держа под мышкой огромный альбом глазных болезней, который вёз профессору Лобовскому.

[Илья Пиковский]

Профессор принял их в своём кабинете. Это был крупный мужчина с рассеянным взглядом и приятной семейной сутулостью. Особо отличала учёного одна характерная черта: всем состоятельным клиентам, если учёный об этом узнавал, он ставил единственный диагноз — сифилис. Берлянчик тоже не избежал этой участи, поскольку доктор Аверкин уже предупредил профессора, что привёл к нему миллионера.

Профессор безучастно косился на альбом, и также невнимательно выслушал коллегу, держа пальцы на очках в нагрудном кармане халата, однако, не вооружая ими глаза.

Затем он легко и быстро вознес свою сутулость на высоту профессорского роста, велел Берлянчику снять тёмные очки и подвёл его к окну.

— Нет-с, — сказал он, внимательно рассмотрев глаз пациента. — Это не то... Я не вижу никакой опасности для зрения, похоже, что это ммм... Вот что, голубчик, я сейчас выпишу вам направление на анализ крови. Сдадите его на третьем этаже. Там есть сестра Вера — скажите, что вы от меня... — тут в голосе учёного появились простецкие доверительные нотки, — и дайте ей десятку.

Было очевидно, что альбом доктора Аверкина терпит полное фиаско.
Однако доктор Аверкин быстро сменил роль блестящего диагноста на достоинство человека, близкого к высоким профессорским кругам, чем и спас себя от посрамления.

— Это известнейший учёный, — сказал он о Лобовском, когда они вышли от профессора. — Светило! Додик, в качестве небольшой и любопытной справки: в Америке консультация профессора такого ранга обошлась бы вам в несколько тысяч долларов, а здесь... — доктор шутливо хохотнул, — я сделал вам её бесплатно.

— Спасибо, доктор!

— Земной поклон вашей супруге. До свидания!

Спустя три дня Берлянчик подъедал к разрушенной кирхе. Здесь ему назначил встречу профессор Лобовский. Он уже прогуливался по площадке, заложив руки за спину.

— Я получил ваши анализы, — сказал он, уже без всякой доверительности и теплоты. — Плохо, голубчик, плохо... — И он показал Берлянчику три каких-то мятых листочка, которые украдкой держал за спиной. — У вас брали пробы на рик, рив и рим. Рик и рим отрицательные, но рив — положительный...

— А что это может означать?

— У вас, братец, сифилис.

— Что?!

— Да-с... Этот педункулюс пубис на роговице — типичная картина активного процесса... У вас есть два выхода, голубчик: или пролежать двадцать один день среди проституток, наркоманов и цыган или, пожалуйста, — я могу пролечить вас амбулаторно. За десять дней вы станете вполне здоровым человеком. Но это будет стоить пятьсот долларов.

Берлянчик был ошеломлен.

— Господин профессор, — пробормотал он упавшим голосом, — я мужчина и, как у всякого мужчины...

— У вас были женщины?

— Да.

— Всех ко мне!

— Куда — в больницу?

— Гмм... А много их?

— Я думаю, автобус наберётся.

— Нет, нет... В больницу не надо. Я дам вам адрес дачи, хорошо? Везите девушек на дачу.

— По той же таксе?

— А как же, — добродушно пояснил профессор. — Я должен буду проколоть каждую из них.

— Но, может быть, вы уступите на опте?

— Нет, нет. У медицины нет понятия «количество» и «опт». У нас каждый больной — это человек.

На этой милосердной ноте торг с профессором закончился. К трём часам дня Берлянчик привёз Лобовскому пятьсот долларов. Профессор завёл его в коридор своей квартиры с небольшой площадкой и пятью ступеньками подъёма. Здесь, по просьбе учёного, Берлянчик спустил брюки и нагнулся, и в этой позе пробыл где-то с четверть часа в обществе облезлых шкафов, обуви, книжных связок и велосипеда на стене. Наконец профессор появился.

— Не забудьте про девиц, голубчик, — напомнил он, выйдя из комнаты со шприцом. — Всех ко мне... Безотлагательно!
После укола Додик поехал на работу. Весь остаток дня он провёл в разговорах с самим собой, подбирая модели объяснения с женой и ротой остальных любовниц. В известном смысле, это помогло. Иногда предел отчаяния — это начало просветления рассудка, Берлянчик тут же вспомнил тёмные очки, альбом доктора Аверкина и те три листочка, которые профессор прятал за спиной. К тому же его девицы не выказывали никакого беспокойства или признаков тайной угнетённости, а выглядели вполне весёлыми и здравыми людьми.

Берлянчик решил сдать повторные анализы, уже минуя профессора Лобовского. Они дали отрицательный ответ.

[Илья Пиковский]

Поняв, что профессор сфальсифицировал диагноз, Берлянчик пришёл в неописуемую ярость. Обычно это состояние протекало у него в несколько этапов. Первым его естественным желанием было завернуть в газету кусок ржавой водопроводной трубы и хорошенько отходить ею почтенного учёного. Но это пахло вульгарной уголовщиной, и гневный поток его мыслей вошёл в более цивилизованное русло: теперь Берлянчик подумывал о жалобе в Минздрав, в прокуратуру или в городской отдел здравоохранения. Но это тоже отпадало: старая традиция подпольного цеховика возбраняла ему любые жалобы, доносы или заявления.

После этого ярость Берлянчика претерпела ещё одну метаморфозу, и мысли его обрели философское звучание.

Теперь он размышлял о том, что городская медицина теряет милосердие и старый университетский дух широкой образованности и гуманных идеалов, что общее падение нравов принимает здесь самые уродливые формы, что многие врачи узкообразованы, плохо воспитаны, черствы и смотрят на недуги и страдания больных как на средство пополнения личного бюджета.
На последнем этапе Берлянчик полностью обрёл душевное спокойствие.
Как известно, он был бизнесмен, и поэтому старался не оценивать обиды, исходя из норм отвлечённой справедливости, зная, что это только разрушает нервную систему и толкает на глупые поступки. Он бурлил до тех пор, пока проблема не потеряла остроту, и только после этого отправился к профессору Лобовскому. Теперь мысли его работали в чисто практическом ключе.

— А, это вы! — сказал профессор, когда Берлянчик, деликатно постучав в дверь, заглянул в кабинет. — Заходите, заходите... Куда же вы пропали? Где вы и ваши дамы?

Берлянчик занял место перед профессорским столом.

— Дам не будет, господин профессор.

— Но я обязан их обследовать.

— Сожалею, но это невозможно.

— Как это — невозможно? Вы понимаете, что вы носители инфекции?

— Понимаю, понимаю... Но позвольте доложить, что дамам нравится инфекция. Я навестил каждую из них и, поверьте, был просто поражён: сифилис у них так же поднимает настроение, как анекдоты «Золотого Гуся»... Неужели это типично для болезни?

— Голубчик, выражайтесь пояснее.

— Пожалуйста, — сухо произнёс Берлянчик. — Ваш диагноз — обычная фальшивка. Я сдал повторные анализы. Там сифилис только в профессорских мечтах.

Профессор удивлённо вскинул брови.

— Значит какой-то из анализов ошибочный, — вяло пояснил он, глядя на Берлянчика мёртвыми рыбьими глазами. — Это, голубчик, медицина. От ошибки ни один врач не застрахован.

— Серьёзный довод, — согласился Берлянчик. — Но, господин профессор, у меня есть веский контраргумент... Вчера в этом кабинете побывал солидный рыжий господин. Золотая цепь на шее, часы «Ролекс» на руке, перстень с сапфиром на мизинце — в общем, все признаки тяжёлой венерической болезни... Вы осмотрели обычный херпис на его губе, послали к сестре Вере, получили фирменный диагноз, пригрозили обществом наркоманов, проституток и цыган и запросили пятьсот долларов за уколы в вашем коридоре. Вынужден признаться, что это был мой товарищ Гаррик Довидер, и что весь ваш разговор он записал на плёнку... Если желаете, вы можете её прослушать.

Холёное лицо профессора покрылось сигаретным пеплом.

— Я вас прошу, — сказал он изменившимся голосом, — не поднимайте шума. Давайте мы уладим всё по-человечески.

— Это уже другой разговор.

— Я верну все ваши деньги до копейки.

— Оставьте их себе.

— Ну что вы! Немедленно верну!

— Не надо! — твердо произнёс Берлянчик. — Я пришёл не за деньгами... Да, конечно, по вашей милости я провёл несколько тяжёлых бессонных ночей; но я бизнесмен, господин профессор, и умею делать деньги даже на собственных нервных потрясениях. Так вот: поскольку я не в силах изменить ни нравов общества, ни тех социальных условий, которые привели вас, широко известного учёного — уж простите за откровенность... к шарлатанству, а вы не можете проколоть меня физраствором или накормить каким-нибудь плацебо, я предлагаю решить эту проблему полюбовно. Я вам отпускаю все грехи и отдаю пятьсот долларов впридачу, а вы...

— Да, да... А я?

— Предоставляете в моё распоряжение все ваши высокие, кожно-венерологические связи.

— Пожалуйста, голубчик, поясните?

[Илья Пиковский]

— Поясняю... Видите ли, Виктор Иванович, я разминулся со своей эпохой. Пока все носились с высокими идеями, я коптил рыбу в Ильичёвске и держал на Воровского подпольные цеха. Теперь роли поменялись: идеалисты погрязли в разложении, а я превратился в патриота... Я не эмигрировал в Америку, создал бизнес. Плачу налоги. Не замешан в интригах и коррупции. Не имею врагов и конкурентов... У меня появились независимость и взгляды. Мораль и идеалы. Я требую порядка и гражданских прав... Иначе говоря, я потерял спасительные инстинкты голодных неустроенных людей и вышел на опасные пределы высоких нравственных потребностей... А вы, видимо, знакомы с нашими реалиями и понимаете, как это опасно?

— Понимаю, голубчик, понимаю. Но чем я могу помочь?

— Весьма существенно!.. Мне нужна поддержка и защита. Или «крыша», как теперь модно говорить. Но к бандитам я обратиться не могу — я законопослушный гражданин. Платить чиновникам я тоже не хочу — не позволяют идеалы... Как видите, сложилась ситуация, которая требует гибкого подхода, а компромисс — это, как известно, допустимое насилие над взглядами... Вот я и подумал: а почему бы мне не обратиться к вам?

— Ко мне?!

— Да, к вам... Ведь среди ваших пациентов наверняка есть очень влиятельные лица?

— Естественно! Я — дерматолог, а кожу носят все: банкиры, министры, депутаты, налоговые службы, бандиты, прокуроры и чиновники... Но как это согласуется с вашим идеалом?

— Вполне... Помощь врача-венеролога — это просто милосердный акт. Она не потревожит мою совесть демократа.

— Любопытно. Очень любопытно!

— Так вы согласны мне помочь?

— Конечно же, конечно... Вы очень импонируете мне.

— Значит мы договорились?

— Да, да... У меня есть очень ценные знакомства. Звоните мне в любое время. Я буду счастлив вам помочь.

— Тогда до встречи!

— Минуточку, голубчик... Смажьте веки настоечкой календулы и промойте их дегтярным мылом. И плёночка уйдёт из роговички. Она сразу посветлеет.
— Спасибо, господин профессор!

— Не стоит, дорогой мой, благодарности... Право же, мне так неловко перед вами. Вы такой приятный человек.

— Всё, всё! Ни слова больше. Ничего не было. Забыли.

— Всего вам самого хорошего!

— До свидания!

Таким образом, отнеся сифилис ко всем прочим издержкам реформаторской поры, а профессора — к полезному знакомству, Берлянчик избавил свою психику от тяжёлых потрясений и поступил очень дальновидно. Дальнейший ход событий это подтвердил.

(глава из романа "Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика")
Роман в переработанной версии Вы можете найти на сайте:http://pikovskiy.net/