ihmi

Вот текст Романа Грузова, который генеральный директор издательского дома посчитал невозможным напечатать
Эхо Москвы

Города перед выборами

В двадцатых числах ноября в Нижнем Новгороде было холодно, и люди, раздававшие на улицах листовки «Единой России» зябко кутались в шарфы. На человека непривычного к российской провинции заснеженный Нижний производит гнетущее впечатление. Вымирающие к вечеру индустриальные зоны и трогательный деревянный центр, местами отреставрированный, местами покосившийся и полуброшенный, казались какой-то другой, незнакомой, непонятной, и от того небезопасной страной. На всех углах — предвыборные перетяжки, так что слово «Путин» из любой точки видно сразу в нескольких ракурсах.
Я ловил машину на набережной Оки и думал об этих перетяжках и о том, почему в Нижнем они кажутся другими, чем дома. Я, правда, всегда обращал внимание только на самые одиозные изображения. Например, на углу Литейного и Невского, на здании, где раньше была редакция "Афиши", висит гигантская, закрывающая весь фасад групповая фотография с подписью «Петербург Путина». Вторая слева женщина улыбается такой нехорошей вурдалачей ухмылкой, что кажется, будто она рекламирует новый «Дозор», а никак не президентскую линию. Неподалеку на рекламнай тумбе значится «Ты есть в плане Путина», и на этой тумбе я тоже уже месяц задерживаю взгляд, но потому лишь, что это странно - его в моих планах нет, а я в его плане есть. В Нижнем Новгороде количество этих картинок перешло в новое качество — может быть потому, что там по внешнему виду жителей трудно понять, как они к этим перетяжкам относятся.
Меня подобрал зеленый «Москвич» с неопределенного возраста водителем в желтых велосипедных очках и потрепанном тулупе. Внутри отчаянно орало радио, и голос выступавшего показался мне знакомым. Но пока мы ехали вдоль все еще не замерзшей реки, я засомневался — слишком уж площадной была риторика человека, кричавшего из драных автомобильных колонок о шакалах возле иностранных посольств. Я подумал — может это Жирик?
Водитель сделал звук громче — некорректно громче, настолько громче, что в салоне стало неприятно сидеть. Через пару минут я уверился, что говорит действительно президент — приемник ловил трансляцию Первого канала. Мне стало не по себе — в любой другой момент я попросил бы сделать потише, но я молчал - слишком уж настойчивым был голос в колонках, слишком непонятным город и слишком непредсказуемым мутный взгляд водителя за желтыми стеклами очков. Спорить с ним о политике не хотелось совершенно — едва ли не в первый раз за последние семнадцать лет я решил, что лучше будет попридержать язык. Это было одновременно и неприятно, и странно и как-то чрезвычайно ново — ехать по темному, холодному городу, слушать как вторит оратору стадион и чувствовать, что живешь в другом, новом, времени, где не зная образа мыслей собеседника, лучше молчать. Мы и молчали — ехали и слушали, как разные небрезгливые люди выступали на стадионе. Потом водитель вытянул правую руку из обтрепанного обшлага и резко выключил звук. Стало тихо. Тогда он сказал:
— Вот суки!
Искоса глянул на меня, открыл окно и зло сплюнул в морозный вечер.