SOECO

К россиянам можно иметь только ту претензию, что, зная катынскую травму поляков, они не надели смирительную рубашку на этих невольных самоубийц.

„Nie”

2 ноября 2010 г.


Смоленское падение

Ищущий заговор ПиС одинок в свой политической паранойе

По мнению депутата ПиС Ежи Полячека, когда-то министра транспорта, рапорт МАК – российской комиссии, исследующей причины смоленской катастрофы президентского Ту-154М – является предвестником большого международного скандала, который вот-вот разразится.
В самом ли деле это так?

Содержание рапорта МАК, в принципе, поддерживает предшествующие выяснения, и ответственность за катастрофу возлагает на атмоферные условия и экипаж самолёта. Эти выводы радикально оспаривает только ПиС. Представители польских властей собираются внести по рапорту только частичные замечания.

По мнению ПиС, катастрофа была вызвана покушением или / и, по крайней мере, возмутительными упущениями российских властей и правительства Туска. Ярослав Качиньский упорно утверждает, что по инициативе России произошло разделение визитов премьера и президента в Катыни, и это стало главной причиной несчастья. В этом нет логики. Отчего 2 или 3 полёта в Смоленск вместо одного должны были привести к катастрофе? Беспорядок и пренебрежение процедурами могли навлечь несчастье также на совместный полёт. Разделение визитов приобретает фатальную силу только тогда, когда оно встраивается в теорию заговора. Туска русские любили, Леха – нет. Если бы они летели вместе, ничего бы с ними не случилось. А полетев отдельно, Лех подверг себя риску. Какому? Ярослав не отвечает, ничего не исключает, хоть упоминает только о «снижении стандартов» безопасности. Его подчинённые не стесняются, и всерьёз пишут и говорят об искусственном тумане, электронных помехах для авионики самолёта, о добивании раненых. Однако, ни один факт не подтверждает даже того, чтобы между рейсом Туска (7 апреля) и Качиньского (10 апреля) существовали значительные различия в процедурах по безопасности или в оборудовании и обслуживании аэропорта.
Процедуры были идентичны. Аэропорт одинаково не самый лучший и устаревший. Существенная разница была одна: 7 апреля светило солнце, а 10 был туман. И ещё одна: 10 апреля экипаж правительственного самолёта летел со слабым штурманом, офицер, исполняющий эти обязанности, имел только 30 часов налёта на этом типе самолёта и не знал русского языка. В переговорах с землёй его в критических ситуациях должен был выручать первый пилот. Характер визита, который – как часто пишут – мог способствовать склонности к риску, тоже был похожим. В обоих случаях пропагандистский, он ни в коем случае не оправдывал риска, то есть игнорирования метеорологических условий.

Только авария или отсутствие топлива, вынуждающее прервать полёт, оправдывает попытку приземления в экстремальных условиях.
Тем временем 10 апреля такая попытка, вопреки здравому рассудку, была предпринята.

Россияне к обоим полётам отнеслись серьёзно, даже с видимым опасением. Они советовали выбрать другой аэропорт, но это было воспринято как попытка оттолкнуть нас от Смоленска. Специально на этот период они командировали в Смоленск полковника Краснокутского, командующего располагавшимся там раньше авиаполком, стало быть, хорошо знающего аэропорт. Он и наземный персонал были явно поражены, когда сориентировались, что президентский самолёт, несмотря на уведомление о фатальных условиях, намерен приземляться. Краснокутский звонил вышестоящему командованию, желая получить согласие на закрытие аэропорта. Сам он на это не решился, видимо, опасаясь дипломатического скандала. Конечно, поднялся бы крик, что русские нашего президента не хотели пустить, хоть наши пилоты приземлились, Як-40 с журналистами приземлился!

Аэропорт нужно было закрыть, независимо от того, был ли статус полёта гражданским или военным. Этого не сделали, оставляя решение «за поляками». Те рискнули и вышло так, как вышло.

К россиянам, таким образом, можно иметь только ту претензию, что, зная катынскую травму поляков, они не надели смирительную рубашку на этих невольных самоубийц.

Это единственный серьёзный упрёк, другие же, которые высказывает полковник Эдмунд Клих, касаются престижа, формальностей или же второстепенны.

Мысль, что Польша могла с самого начала взять на себя следствие и вести его на территории России, тоже выглядит несерьёзно. Для этого нужно было бы в Смоленске установить собственную администрацию. Да, этот город в течение двух веков оставался в польско-литовском владении, но в 1654 году мы его окончательно потеряли.

Спор о смоленской катастрофе прекрасно вписывается во внутреннюю войну, которую ПиС ведёт против Гражданской платформы и остальной политической сцены. Она будет продолжаться вечно, потому что никакие рапорты, результаты следствия, приговоры, экспертизы, факты не убедят ПиС, который на смоленской катастрофе и на нелюбви к России строит смысл своего существования. Международного скандала, однако, не будет. Ни одна серьёзная международная организация типа ЕС или НАТО не включится в «исследование» ПиСовских сенсаций о заговоре.