Leda

Яков Есепкин

Пир Алекто

Четырнадцатый фрагмент пира

От смерти вряд ли Йорик претерпел,
Певцов ночных Гекаты отраженья,
Призраки за восьмой стольницей, пел
Художник всякий глорию ей, жженья

Порой и адской серности, увы,
В тенетах славы значить не умея,
Что праздновать в себе мокрицу, вы,
Времен иных скитальцы, Птолемея

Сумевшие, быть может, оценить
Учёный подвиг, маску ретрограда
Унёс в могилу он, а хоронить
Идеи любит Клио, маскерада

Тогда ей и не нужно (сей чудак
Достиг великой мудрости и тайны
Покров чуть совредил, когда чердак
Вселенский есть иллюзия, случайны

Всегда такие вспышки, гений -- раб
Судьбы фавора, знание земное
Его определяет фатум, слаб
Творец любой, величие иное

Имеет столь же выспренний посыл,
Несть истин многих, гений и злодейство,
Заметим, врать не даст Мафусаил,
Прекрасно и совместны, лицедейство

Доступно всем, а нравственный закон
Внутри, не Кант один бывал сей тезой
Астрийской ввергнут в смуту, Геликон
Хранит благие тени, их аскезой

Корить возможно ангелов, так вот,
Не гений за порочность отвечает,
Равенствует ли Бродского кивот
Божнице – речь кому, творец лишь чает

Прозрения для всех, в орбитах цель
Следит, а на Земле ничем он боле
От нас неотличим, раба ужель
Судьёй назначить верно, в чистом поле

Гуляют души, знанием своим
Способные утешить и развеять
Морок сомнений вечных, только им
Положен свет, алмазы нощно сеять

Лишь им дано, убийц и жертв делить
Какой-нибудь линейкою иною
Пусть пробуют камены, обелить
Нельзя морочность душ, за временною

Поспешностью оставим это, две,
Четыре, сорок истин и теорий
Нулям равны, у Данта в голове
Пожар тушили музы, крематорий

Бессмертия нам явлен, разве блеск
Его, поймут ли мученики, ложен,
Комедии божественной бурлеск
На ярусник сиреневый положен

Искусства, парадоксы дружат здесь
С обманом возвышающим и только,
Учений и теорий нет, завесь
Их скатертью, останется насколько

Безсмертие в миру, ещё вопрос,
Точней, ещё загадка, Дау милый,
Зане душою темною возрос,
Легко из рек печальный и унылый

Последний мадригал: мы объяснить
Сегодня можем то, что пониманью
Доступно быть не может, миру ль нить
Доверит Ариадна, тще вниманью

И муз, и тонких граций доверять,
По держит всё ещё с амонтильядо
Лафитник, нить ли, здравие терять
Ума, равно тщете вселенской, Прадо,

Холодный Эрмитаж и Лувр пустой
Вберут алмазный пепел, эстетичность
Одна скрывает смысл, символ простой,
Пророка выдает аутентичность,

Но лучшее небесное письмо
До нас не доходило, мрамр чернильный
Всегда в осадке был, певцам трюмо
Свиней являло, сумрак ювенильный

Окутывал пиитов, их уста.
Печати родовые замыкали,
Ничтожество сим имя, но чиста
Символика имен самих, алкали

Владетели величья и взамен
Хорической небесности вечерий
Им дали благость черствую, камен
Ужасно попечительство, Тиверий,

Калигула, Нерон и Азраил,
Собравшись, не сумеют эти узы
Порвать, Адонис нежное любил
Цветенье, не фамильные союзы

С восторженною лёгкостью в ручье
Зломраморную крошку обращают
Ещё раз Апокалипсисом, сплин
Бодлер цветами зла поил, вещают

Нам присно аониды о конце
Времен и поколений, им урочно
Иллюзии варьировать, в торце
Любого камелота – дело прочно –

Струится разве кровь, а Птолемей
Был всуе упомянут, но ошибка
Его надмирных стоит месс, посмей
Её тиражить будущность, улыбка

Давно могла б Фортуне изменить,
Бессонный хор светил есть иллюзорный
Провал, загробный мраморник, тризнить
Им суе, мир воистину обзорный

Весь зиждется в орбите всеземной,
Мы видим иллюзорное пространство,
Закон внутри и небо надо мной:
Иммануил ошибся, постоянство

Такое астрологии темней,
Урания пусть вверенные числа
Учёным демонстрирует (за ней
Не станет, мы не ведаем их смысла);

И вот, певцов ночных призрачный хор,
Стольницу под восьмою цифрой зряши,
Расселся незаметно и амфор
Чудесных, расположенных вкруг чаши

С порфировым тисненьем, в мгле сквозной
Мог тусклое увидеть совершенство,
Изящные лафитники луной
В плетенье освещались, верховенство

Манер великосветских, дорогих
Теней сердцам истерзанным традицией
Щадило вежды многих, у других
Веселье умножало, бледнолицый

Гамлет сидел меж Плавтом и хмельной
Медеей, те соседствовали чинно
С Овидием и Фабером; одной
Картины этой виденье повинно,

Возможно, в сем: из пурпура и мглы
Сквозь мраморные летучие гримёрки
Зерцально проникая и столы,
Алекто оказалась близ восьмёрки.

     

Leda

Яков Есепкин

Меланхолия

Сто десятый опус

И не видно светил золотых,
Источились огни и реченья,
Всуе трауром красят святых,
Мы и сами лишенны свеченья.

Как теперь нас, Господь, и спасти,
Не вознесть от крестов и распятий,
Так и будемся рдяно тлести,
Птах неволить кровавостью платий.

Станут черные ль звезды ясны,
Узрят ангелы – благости деем,
Преувиждят, сколь мы взнесены,
Сколь во трауре огненно рдеем.

     

mg-34

Ответ волного скотта - высокомарального художника

Поетом хочет каждый парень слыть,
И Яков тут канешнаже не исключенье
Стихи без сисек - малохольность,
Обречены на мрачное забвенье

Взглясните отрок - КиДр стоит
И Мафальда с губами до сосков
Родригес яйцами звенит
Избавтесь от невинности оков

Вы гениальны! Спору нет!
У нас тут гениальность - не порок,
Но мысль ясна как лунный свет
О сиськах стих нам только впрок

Короче говоря, Маэстро, давайте жгите еще, но с элементами легкой эротики, но не переступая черту дозволеного цензурой.

    кто голосовал?  

Leda

Яков Есепкин

Розарии Аида. Второй эпилог

Четверг избыл и узы сентября,
Потир ополоснул от иван-чая
Слезами, ничего не говоря,
Простимся, а пепле губы различая.

Не молви, днесь печали велики,
С бессмертием прощается славянка,
Пииты облачились во портки,
Для ангелов накрыта самобранка.

Нужны ли революции в раю,
И речь о том – бессмысленная треба,
Владимиры в ямбическом строю
Маршируют пред остием Эреба.

С классической привычкою хохмить
Успеем хоть ко вторничной сиесте,
Чтоб мертвые тростинки преломить
Лишь в милом Габриэля сердцу месте.

Где ж царские девишники сейчас,
Кого их юный цвет увеселяет,
Пусть чернит полотенце хлебный Спас,
Мечты в отроков ханука вселяет.

Мы с Анною заглянем в Баллантрэ ль,
Поместия мистический владетель
Нас звал, но сталась цинком акварель,
Без соли и текилы мертв свидетель.

От Радклиф отчураются писцы,
Магического жертвы реализма,
А десть куда тьмутомные свинцы
И вычурные замки модернизма.

Витий сакраментальные тома
Бравадою пустою обернулись,
Восславил кулинарию Дюма,
Иные царским шелком совернулись.

Какой еще приветствовать роман,
Иль «Норму», иль черево «Амстердама»,
Предательство повсюду и обман,
И глорья – астеническая дама.

Засушен лес норвежский на корню,
Исчах над тронной краскою версалец,
Я в мире, Габриэль, повременю
И спутник будет мне Мельмот-скиталец.

Бог весть куда спешили и, дивись,
Успели на престольные поминки,
И сирины понурые взнеслись,
Рекут о них иные метерлинки.

Еще заплачем зло по временам,
Всемилости не знавшим патриаршей,
В подвалы доносившим разве нам
Златые ноты моцартовских маршей.

Поэтому во плесень погребных
Чернил, блюдя предвечные обряды,
Мы вдалбливали звезд переводных
Столучья и не чтили колоннады.

Они держать устанут потолки
Дворцовые, холодную лепнину,
Со мрамором ломаются в куски
Архангелы, месившие нам глину.

Возведен замок, статью и венцом
Равенствующий Божеским чертогам,
Гарсиа, пред началом и концом
Лукавостью хотя отдарим слогам.

Тезаурис наш кровию потек,
Суетно с горней речью возвышаться,
Там ангели уместны, им далек
Тот промысел, какому совершаться.

Геройство бедных рыцарей пьянит,
А песни гасят мрамором очницы,
Бессмертие к сиесте временит,
Несутся мимо славы колесницы.

Летите вкось и дальше, нам пора
Иные внять венцы и обозренье,
Высокая окончилась игра,
Предательство есть плата за даренье.

Веселый этот фокусный обман,
Быть может, близ расплавленных жаровен
В Тартаре наблюдал Аристофан
Печально, ход истории неровен.

И кто открыть потщился: золотой
Навеян князем сон, в кругах вселенной
Нет рая и чистилища, восстой
Пред адами, искатель славы тленной.

Нет счастия, но есть в иных мирах
Покой, небытия бредник садовый,
Заслуживает дичи вертопрах,
Обман ему венчается плодовый.

Ах, стоят света разве ангела,
Судить мы их отважились напрасно,
Вот слушай, литания истекла,
Ан жизни древо тучное прекрасно.

Улыбкой смерть встречают, здесь темно
В саду и Шуберт нем, пора ль уведать
Нам Плюшкина минувшее, вино
Корицею заесть и отобедать.

Чудесное успение -- тщета,
Но сраму убиенные не имут,
Зальется кровью сей царь-сирота,
Когда венцы с нас выцветшие снимут.

Изображения

     

Leda

Яков Есепкин

СТРОФЫ МНЕМОЗИНЕ

Из цикла «Патины»

И демоны слетелись на погост,
И ангелы навек осиротели.
Мы к нетям возводили присный мост
И в бездны роковые возлетели.

Истленней пада, язвы моровой
Грознее -- тьмы горят, во славу знати
Нощь бязью устилает гробовой
Звездами прокаженные полати.

Ах, в зареве светлее небеса,
Трапезные полны альковных брашен,
И лета цветодарная краса
Пылает и возносится от башен.

Наглянем к царским братьям на пиры
И дале повлачимся, этот морок
Цимнийский в смертоносные миры
Возьмем со пламенами черствых корок.

Где Авелей зарубленных искать,
Не стражи младшим братиям и сестры,
Начнет Господь невинных сокликать,
Медеи набегут и Клитемнестры.

Высокую терницу мы прешли,
А тристии по миру не избыли,
Где слава обетованной земли,
Почто успенных царичей забыли.

Что дале сквозь аттический морок
Увидит певчий баловень Вергилий,
В альковах ли безумствует порок,
Дев рамена желты от спелых лилий.

И сколь пиры недесные гремят,
Цевниц еще рыдания сладимы,
На Рим взирает варварски сармат,
Отечества кляня жалкие дымы.

Еще версальский сурик тяжело
Мерцает о девических ланитах,
И чайное богемское стекло
Топится в огневейных аксамитах.

Барочное веселье на гламур
Дворцовый разменяют и грезетки,
Их розовые лядвия амур
Обертывает в белые серветки.

Версальские ж фонтаны серебром
Див тщатся отпугнуть и привидений,
Меж ангелов один алкают бром
Вершители новейших возрождений.

Лишь пепел азиатский охладит
Алмазами блистающую Ниццу,
Но Петр Великий холодно глядит
С Востока на туманную денницу.

Пусть вывернут губители в рядно
Очес неизлиенные кармины,
Свинцом нальют их, будем все равно
Высоты зреть чрез смерти мешковины,

А тот ли нам сиреневый свинец
Днесь может страшен быть, каким чермницы
Невинных убивали, под венец
Идя за царичами, на звонницы

Высокие юродиво летя,
Из падей налетая, потешались
Над юностию нашей и, блестя
Порфировым серебром, не гнушались

Ничем, лишь только б светлых очернить
Нам суженых царевен, перманенты
Свое не преминали хоронить
От взоров посторонних, в косы ленты

Горящие вплетали, милых дев
Отравой адоносной изводили,
Полунощную жертву разглядев,
Ее до новолуния следили

С гоблинами тщедушными, зеркал
Кривых не преходя, но отражаясь
В червонном бойном сребре, злой оскал
Не пряча о свечах и обнажаясь

Едва не до сокрошенных костей,
Из эллинских ристалищ унесенных,
Оне ль нам страшны будут, мы гостей
Встречали посерьезнее геенных

Отбросов жалких, тем и голоса
Менять не приходилось, и румяна
Класть щедро на остия, волоса
Цветочками краснить, еще поляна

Любая помнит их бесовский лет,
Порханье тел некрылых над стожками
Лесными, глянь, теперь орел клюет
Очницы звероимных, васильками

Сих тварей можно разве отогнать,
Страшатся чермы цветности обрядной,
Их спутников легко ли не узнать,
А, впрочем, прах бери сих троллей адной

Закалки, аще станут нависать
Докучливо, сиренью торговаться,
Нам некогда отдаренной, бросать
Чернильницы в них будем, баловаться

Героям не пристало, только грех
Над тварями смеянье не возвысить,
Глядят зане из матовых прорех
Лампадок и свечей, хотя окрысить

Ведемных рожиц тени, что свинцы
Убойные в сравненьи с черемами,
Дадим еще тяжелые венцы
Свои блажным летучими умами,

Пусть пробуют их тяжесть, из пустых
Серебряных и червенных сосудов
Вино пиют и кровь, о золотых
Венцах небесных мы Господних судов

Одесно ожидаем, потому
Не нам во ложи пирствовать с немыми,
Слова им выбирать и по уму
Расценивать, указками прямыми

И тирсами виждящими торить
Надмирную дорогу, паче косных
Орущие, готовые курить
Сиречный фимиам, лядвиеносных

Поганиц нас избавит злобный рок,
Даст мертвым отстраненье, за иродство
Пусть лядные платятся, наш урок
С бессмертием оспаривает сходство.

Забудут нас, воспомнят ли -- хвала
Реченьям и струнам, и, правый Боже,
Свинцовых слез побитая зола
Увьет еще всецарственное ложе.

     

Одиссей

Какая-то диверсия против русского языка.

    кто голосовал?  

Godzila

А. С. Пушкин

Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.

****

     

Leda

Яков Есепкин

ЦАРЕВНЫ

Здесь венчало нас горе одно,
Провожали туда не со злобы.
Дщери царские где же -- давно
Полегли во отверстые гробы.

Посмотри, налетели и в сны
Голубицы горящей чредою.
Очи спящих красавиц темны,
Исслезилися мертвой водою.

Тот пречерный пожар не впервой
Очеса превращает в уголи.
Даст ответ ли Андрей неживой,
Расписавший нам кровию столи?

Не достали до звезд и столбов
Не ожгли, отлюбив похоронниц,
С белоснежных пергаментных лбов
Смерть глядит в крестовины оконниц.

Станем зраки слезами студить,
Где одни голошенья напевны,
Где и выйдут навек проводить
Всех успенные эти царевны.

     

Leda

Яков Есепкин

ПУРПУРНЫЙ ДОЖДЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ

Жертвоприношение-1

Декабрь вначале, дождь с утра
Напомнил о вчерашней смерти
Кустов, их ровного костра
Тянулись очертанья к тверди.

Блаженной осени исцвет
Гранить и алчут богомолы,
Еще таят сарматский свет
Дарохранительные молы.

Се -- гиацинтовый Рамзес,
Хурма аттического съема
Висит под пологом небес
В свече китайского синдрома.

Давай фиолы освятим
Никчемной шелковою кровью,
Одно соцветники златим,
Одною живы и любовью.

Меня искали ангелки,
Но до креста не долетели,
Мы были в мире высоки,
Благих спасать еще хотели.

Ах, страшен Аустерлиц, уз
Бежать скорее, днесь возможно
В персти эдемской мертвых муз
Серебром пудрить осторожно.

Смотри, винтовие несут
Нам божевольные юниды,
В цетрарах ангелов пасут
С шелковой плетью злые иды.

Певцов боялись век, сюда
И свечи, кровью обвитые,
Не внесть, кадит сирень-Звезда,
Мы видим соны золотые.

Дешевым Сирии вино
Зачем и сделали торговки,
Яд изольет веретено,
Травить нас будут четверговки.

Господь у Храмовой горы
Теперь невинных ли дождется,
Во розах морные дары,
Сие урочество блюдется.

Не позолотца, а зола
На лаврах, и пред этой новью
В разводах бурых зеркала
Освещены одной любовью.

К ним из остудной темноты
Мы вышли. Дождь... Конец недели…
Смотри! Ужель не помнишь ты --
Они вчера еще горели!

     

BiBi

Жертвоприношение-2

Опять смеркалось... Возмахнув
Своею вычурною дланью
Спустилась к Яше, не моргнув,
В юдоли Муза на свиданье.

И как запела пышных слов!
Зашлась златой молвой нездешней,
Воспрял тут Яша ото снов,
Осенних, пылких, не сгоревших.

Его мыслЕй остудных лёт
По строкам вязи чистослова
Не в бровь, а в глаз. Фиола жжёт.
Глаголом жечь сердца готова.

Во розах осень исцветёт,
Сирень-Звезда поблекнет всуе,
Кровянка шёлком изойдёт,
А Яша всё в мозгу мозгует:

Как подлых, злых и алчных ид,
Стравить бы с морной четверговкой
Не впав в маразм, позор и стыд
Перед сирийскою торговкой.

Из поднебесья да на дно
Кидает в жаждачной истоме:
Зачем же в Сирии вино
Ещё дешевле, чем в Суоми?

     

Leda

Яков Есепкин

***

Слезами изольется мор-трава,
Пойдем сердечки чермные сбивать,
Пустые заломивши рукава,
Ко Господу их станем воздевать.

И что по убиенным голосить,
Вдоль крестного пути лежат оне,
Хотят живой водицы испросить,
Залити жажду чадную в огне.

Но, Господи, залить ее нельзя,
Неможно человеков обмануть,
И где ж та наднебесная стезя,
С которой мертвых чад не повернуть.

Влачимся мы, изморно колеся,
Собак оголодавшихся жалчей,
Чрез скудные призорники неся
Беззвездие сиротское лучей.

И встретятся нам ангелы в пути –
Горящие терничные столпы,
И чадам, невоскресшим во плоти,
Омоют преточащие стопы.

Изображения

     

mg-34

Интересно это натур-продукт или все же результат синтеза?

     

Leda

Яков Есепкин

Камерная музыка. Фуги

Кто к небу кубки славы поднимал,
Повержен, твердь усеяли шеломы,
И латы лишь воитель не снимал,
Срастивший снегом наши переломы.

Печальна ль участь мертвых вояров,
Благих любимцев неба молодого,
Успенных ныне, бязевый покров
С себя еще не снявших, от второго

Пришествия свободных и вполне
Владеющих и памятью, и зреньем,
Державной воли пленников, зане
Рекрутами их видели, смиреньем

Довольные честным, временщики
У власти, а молчащие витии
Обман благословили и полки
Леглись, смертозовущие литии

Давно звучали в царствиях теней,
Живых и мертвых львов теперь забыли,
Чреды их ангелами вдоль огней
Понтонных нощно выведены были

В парафии святые, елико
Не имут сраму чести и таланта
Невольники мертвые, велико
Труждание их даже для атланта,

Готового небесности держать,
Смущая тьмы пигмеев немородных,
Хотя со львами вместе ублажать
Не стал и он бы слух жалкоугодных

Друзей коварных правящих семейств,
Царских фамилий спутников лукавых,
Властей всепредержащих, фарисейств
Затронных охранителей неправых,

О них лишь потому упомянуть
Пришлось, что были парии воспеты
Сие, могли при случае блеснуть
Известностью семейства, а поэты

Времен своих, вхождение во власть
Иль связи с ней считавшие за марку
Избранничества, пели им восласть
Пустые дифирамбы и подарку

Такому были обе стороны
И рады, и премного благодарны,
Одни таили мерзости вины,
Другие оставались небездарны,

А тождество подобное всегда
В истории находит примененье,
Не стоит, впрочем, нашего труда
И времени прозрачное сомненье

Готовность благородно разрешить,
Иные, те ли правы ли, не правы,
Не нам теперь суды еще вершить,
А здесь опять найдутся костоправы,

Какие ложи вправят остия,
Костыль ей экстатический подставят,
Иди себе и вижди, а семья
Помазанная, если не избавят

Ее от злолукавых этих свор
Урок и обстоятельства, до гроба
Крест связей тех и будет несть, в фавор
Чертей вводя, чарующая злоба

Их может главы царские вскружить,
Безумье выдать за пассионарность,
И как оборотней сиих изжить
Не ведает порою ни бездарность,

Ни истины оправдывавший жрец,
Ни вечности заложник посвященный
И с милостию царскою борец,
И знанием напрасным удрученный

Философ, чья утешная рука
Бумажные турецкие гамбиты
Легко тасует, царства и века
Мешая меж собой, одною квиты

Ошибкою оне, пугать ли им
Хоть легкостью такой необычайной
Царских сирен, о том не говорим,
Сказать еще, по прихоти случайной,

А, может, по умыслу, но иных
И более достойных вспоминаний
Извечных парвеню и неземных
Скитальцев, и творителей стенаний,

Кошмарных восстенаний мастериц
(Держать их на заметке нужно вечно),
В свиней, черных изменою цариц,
Спокойно обращавших, бесконечно

Сих париев не будем исчислять,
Но скажем, их в истории и теней
Скользящих не осталось, выселять,
Гляди, из рая некого, от сеней

Шафрановых и терпкостью своей
Лишь с винами бургундскими сравнимых,
Лиется, Марсий, свежесть и, ей-ей,
Еще псаломов, Господом ревнимых,

Мы сложим звуки дивные, в одну
Визитницу прелестно их составим,
Камены зря несносную цену
Побить стремились, буде не убавим

Теперь ее, одне лишь небеса
Внимать способны будут псалмопенье,
Еще мертвые наши голоса
Услышит не подвальное склепенье,

А небо, хорошо иль ничего
О мертвых и нагих, и об убитых
И ведемами проклятых, того,
Что зреть далось в терниями совитых

Червовых кущах нам, не перенесть
Вчерашним и грядущим небоборцам,
Варварские музеи аще есть
На свете этом, резвым стихотворцам

Туда спешить быстрее нужно, там,
Быть может, хоронители блажные
Лелеют кисти наши и к щитам
Тяжелым крепят бирки именные,

И в сребро недокрошенных костей
Глядятся, как черемы во зерцала,
Гербовники временных повестей
Листают, наша кровь им премерцала

Единожды оттуда, блядей тще ль
Сейчас терзает цвет ее укосный,
В крысиную оне хотятся щель
Завлечь бесценный светоч небоносный.

Восчаяли мы верою святой
Смертельное вино сиих разбавить,
За то и рассчитаемся тщетой,
Ошибку эту, Боже, не исправить.

Приидет Демиург ли ко Отцу,
Велит ли Тот оспаривать глумленье,
Мы ж сетовать не будем, по венцу
Всяк имеет, вот наше искупленье.

Блаженствуют во лжи временщики,
На балованье отданы свободы,
Ко жертвенникам клонит кто штыки --
На смерть одну слагающие оды.

Расплатятся еще за срам потех,
Нет роз в гробах, не было и любови,
Пускай виждят Колон, он полон тех
Розариев, горевших вместо крови.

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста двадцатый опус

Подвенечные платья кроты
Сотаили для моли в комодах,
Цахес зол, а пурпурные рты
Шелкопрядов толкуют о модах.

Се камелии, нежат они
Дам бальзаковских лет и служанок,
Тайно Эстер манили огни
К юной Кэри от вей парижанок.

Источись, вековая тоска,
Нас оплакали суе теноры,
Падшей оперы столь высока
И лиются под ней фа миноры.
.
Четыреста двадцать первый опус

Тайной вечери бледных детей
Берегут фарисеи теченье,
Вьются локоны близу ногтей,
Свечки смерти вершат обрученье.

Орлеанскую деву любить
Розокудрым вольготно амурам,
Разве детки венечных убить
И могли насмех угличским курам.

Бьют начиние, трюфли едят,
Пьют не чокаясь фата-морганы,
И кровавые тени следят
В царских операх Юзы и Ханы.

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста шестьдесят третий опус

Черной оспою царский альков
Наградят одалиски белые,
Пазолини Корабль дураков
Совлечет в кущи Асии злые.

Любят нимфы серебро волны,
Зри, Адонис, лядвийские мелы,
Что и Дафнис беспечный, Луны
Фаворитов смущают Камелы.

Внове Гретхен атласы целят,
Монастырские балы всеслышны,
И октябрь голубой веселят
Золотыя оцветницы Вишны.

     

mg-34

Скажите, а тов. Есепкин устраивает авторские вечера?

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста тридцать первый опус

Фавны оперы нас охранят,
Веселяся, витийствуйте, хоры,
Сводность ангели тусклые мнят,
Режут цоколь мелки Терпсихоры.

Белый царь ли, мышиный король,
Всё б тиранить сиим винограды,
Темных свечек заждался Тироль,
Негой полны Моравии сады.

И куда ж вы несетесь, куда,
Италийские ангели требы,
Нас одела иная Звезда
Во гниющие мраморы Гебы.

Четыреста тридцать второй опус

Раскрошили юродские тьмы
Гребни желтые наших полотен,
А и золото сим для Чумы,
С кистью Брейгель,Ероним бесплотен.

Кто успенный еще, алавастр
Виждь и в нем отражайся, каддиши
Нам ли чаять во цветнике астр,
Львы умерли и здравствуют мыши.

Сколь начнут адострастно гореть
За Эдемом белые цесарки,
Мы явимся - камен отереть
И сотлить перстной желтию арки.

     

mg-34

Сурово-сермяжный, но справедивый пасквиль Якову Есепкину.
( Составлено сие отставным гренадером в чине лейтенанта N-кого полка,
курящим кору дуба в подполье избушки водруженной на северозападных утесах )


Смеркалось....
Я кудяплей неистовых сомны
Посылал вслед за Яковом бренным
Что б за мрамор гниющий у Гебы
Расчитались с ним местью военной

Кракозябры в тугих капюшонах
По дорогам за Яковом мчались
Но следы стихоплета лихого
В зведной пыли ночи затерялись

Жил в избушке шаман одноглазый
Я к нему свои стопы направил
Чтоб наводку на кубло поэта
За мешок мухоморов исправил

Пожевал мухомор дед Кирюха
И сказал не скрывая ухмылки
"Яков водку хлестал, он под мухой
Ща добуду я адресс чудилки"

Бил он в бунбен с неистовой силой
И камлал как последний судак
Но ответ дал бесспорно красивый
"Яков спрятался в старый чердак"

"Только ты не лови его, паря
Его сила побольше твоей
К нему белка пришла и вселилась
Не возьмешь ты таких крепостей"

Почесал я срамные придатки
И пошел восвояси домой
Напевая на старой дороге
"Гой еси, крот жевать, ого-гой"

     

KiDr

Заколосился волос одинокий,
На лысой перхотной башке.
В лесу на маленькой полянке,
Цветок кАнабисса созрел.
И звуки чётче зазвучали,
И небо стало голубым,
И даже маленький комарик
Теперь мне кажется большим.

В глазах, прозрачную слезою,
Вся боль израненной души,
В момент всё смыло как прибоем,
На выдохе остался только дым.
И не понять тебе МГша,
Вибрации моей души.
И только Яков eСёпкин.
Поймёт сей странный стих.

-----------------
Думал я, думал, ничего полезного не придумал и решил наплевать!

     

lada

Однако... Рдяно тлести мастерят со страшной силой...

-----------------
"Идеальная женщина - это та, которая заставляет забыть про идеальную".

     

Микка К.

Нет,не друг мне Яша Е., поверьте,
Но пройти не смог я,не сказав,
Что оторвы-полуиинтилихенты
Киря и эМГэша нагло в уши врут опять.
Не было причин искать им Яшу,
Зря полынь-траву Кидрил курил,
А эМГэ ,низаиц наш пушистый,
Пулемёт свой так и не расчехлил.
В дом к Есепкину они залезли ночью,
(Яков видно у подружки был)
Что искали?Сами хрен щаз вспомнят,
Это всё Агдама винные пары.
Их ругать пустое дело-
Взрослые,не маленькие лбы.
Яков же Есепкин недоволен,
Что погрызли яблоней стволы ))

-----------------
"Ваше благородие, госпожа чужбина,
Жарко обнимала ты,да только не любила...."

     

mg-34

Спасибо за поддержку творчества тов. Якова. Я надеюсь он накропает нам
новых интересных куплетов!

     

amarello

Врешь ты все Миккуля , брешишь,
Не было братвы в Есепкином дому
Кирилл Дреич пред травой опешил
Он не понял, что , зачем и почему?
За какие вдруг ему заслуги,
Куст канабиса расцвел в лесу?
Может Нокия простила ему теги,
За рабочие набеги по флуду.
А Мг, наш славный малый,
Пулемет для храбрости надел
Знал он, не устоит пред дамой,
Влюбится, и женится, вот и весь удел.
Так что в доме Якова Не братва была
Это мыши из 432 опуса Что Погубили льва.
Скорь рассвет струится На простор лесов
Кидра "возратится" из Канабичных оков.
А Амур со стрелами за Мг-кой бегал
Пулемет его он просто заприметил.
Стрелы устарели, мода на ружье
Опус не закончился, ждемс еще.....

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста сорок четвертый опус

Тисов твердые хлебы черствей,
Мак осыпем на мрамор сугатный,
Где и тлеет безсмертие, вей
Наших сводность жжет сумрак палатный.

Шелк се, Флория, что ж тосковать,
Лишь по смерти дарят агоние
Из партера бутоны, взрывать
Сех ли негу шелковой Рание.

В Александровском саде чрез тьмы,
Всекадящие сводные тени
К вялым розам тянулися мы --
Днесь горят их путраментом сени.

Четыреста сорок пятый опус

С Ментой в мгле золотой предстоим,
Лишь для цвета она и годится,
Алым саваном Плутос таим,
Гея тленною мятой гордится.

Крысы выбегут хлебы терзать,
Маки фивские чернию веять,
Во столовых ли нощь осязать,
Ханаан ли хлебами воссеять.

Сем путраментом свечки тиснят
В изголовьях царевен синильных,
Яко гипсы кровавые мнят
Всешелковость их лон ювенильных.

Изображения

     

lada

Вот. Циночка умерла, а дело В. Хлебникова живо!

-----------------
"Идеальная женщина - это та, которая заставляет забыть про идеальную".

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Девятисотый опус

Небосвода волшебный хрусталь
Истенили атласные фоны,
Иудицам кивнул Гофмансталь,
Кровь их дьяментов злей Персефоны.

Пьет шампанское челядь, белясь,
Золотятся картонные волки,
Несмеяны тянут, веселясь,
Из отравленных вишен иголки.

Взором тусклым чарующих нег
Обведем неботечный атрамент,
И воссыпется питерский снег,
Презлатясь, на тлеенный орнамент.

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста пятидесятый опус

Каталонские замки пусты,
Вишен феям, сколь милые просят,
На червовых подносах кроты
Молодильные яблоки носят.

Что еще и подать ко столам,
Яд румянит емину витую,
Истекается мел по челам,
Ешьте, гости, морошку златую.

Мертвых негу сковали огни,
Сотемнила Патрисию чадра,
И меж башен, когда ни взгляни,
Всё плывет голубая эскадра.

Четыреста пятьдесят первый опус

Шелест крови разбудит девиц,
А и любят монашенки сводность,
Утром смоется течь с половиц,
Пей, Моцарт, воспевай неисходность.

Монастырские туне балы
Отзвучали, сколь вечерям длиться,
Минуть Клэр веретенной иглы,
Яд течет и не может прелиться.

И смотри, меццониты вертят
Остье бледных детей из столовой,
И чурные канцоны летят
К амальгаме сребристо-меловой.

     

mg-34

Гениально, только вот про монашек нужно углубить и немного раширить

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Девятьсот второй опус

Парки темные шелки плетут,
Над Граалем камена рыдает,
Где и юношей бледных пречтут,
Аще мертвых Аид соглядает.

Ах, чернила не стоил обман,
Мел графитов чарует алмазность,
Ветхим полкам любезен туман
И мила аонид неотвязность.

Очарованный славой лорнет
Легковесная Цита уронит,
Имя розы иудиц минет –
Вечность павших царей не хоронит.

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Девятьсот третий опус

Хоры чествуй, атрамент земной,
Лишь бутон леденится бутоном,
Нас оплачет Петрополь больной,
Восклоняясь над желтым бетоном.

Всё тлетворные свеи парят,
Всё пируют одесно живые,
А и суе шелково горят
Содомитские те пировые.

Как и вылить алмазность письма,
Урания светильники прячет,
И Рагнеда иль Парка сама
Над тенями повешенных плачет.

     

Leda

Яков Есепкин

Харитам

I
Где путрамент златой, Аполлон,
Мы ль не вспели чертоги Эдема,
Время тлесть, аще точат салон
Фреи твой и венок – диодема.

Шлейфы Цин в сукровице рябой,
Всё икают оне и постятся,
Се вино или кровь, голубой
Цвет пиют и, зевая, вертятся.

Кто юродив, еще именит,
Мглу незвездных ли вынесет камор,
Виждь хотя, как с бескровных ланит
Наших глина крошится и мрамор.

II
Полон стол или пуст, веселей
Нет пиров антикварных, Вергилий,
Ад есть мгла, освещайся, келей,
Несть и Адам протравленных лилий.

Разве ядом еще удивить
Фей некудрых, елико очнутся,
Будут золото червное вить
По венцам, кисеей обернутся.

Наши вишни склевали давно,
Гипс вишневый чела сокрывает,
Хоть лиется златое вино
Пусть во мглу, яко вечность бывает.

III
Капителей ночной алавастр
Шелки ветхие нимф упьяняют,
Анфиладами вспоенных астр
Тени девичьи ль сны осеняют.

Над Петрополем ростры темны
И тисненья созвездные тлятся,
Виноградов каких взнесены
Грозди к сводам, чьи арки белятся.

Померанцы, Овидий, следи,
Их небесные выжгут кармины,
И прельются из палой тверди
На чела танцовщиц бальзамины.

IV
Грасс не вспомнит, Версаль не почтит,
Хрисеида в алмазах нелепа,
Эльф ли темный за нами летит,
Ангел бездны со адского склепа.

Но легки огневые шелка,
Всё лиются бордосские вина,
И валькирий юдоль высока,
Станет дщерям хмельным кринолина.

Лишь картонные эти пиры
Фьезоланские нимфы оставят,
Лак стечет с золотой мишуры,
Аще Иды во хвое лукавят.

V
Всех и выбили нощных певцов,
Сумасшедшие Музы рыдают,
Ангелочки без тонких венцов
Царств Парфянских шелка соглядают.

Хорошо днесь каменам пустым
Бранденбургской ореховой рощи
Бить червницы и теням витым
Слать атрамент во сень Людогощи.

Веселитесь, Цилии, одно,
Те демоны влеклись не за вами,
Серебристое пейте ж вино,
Украшенное мертвыми львами.

VI
Над коньячною яшмой парят
Мускус тонкий, мускатная пена,
Златовласые тени горят,
Блага милостью к нам Прозерпена.

Винных ягод сюда, трюфелей,
Новогодия алчут стольницы,
Дев румяней еще, всебелей
И не ведали мира столицы.

Мариинка, Тольони сие
Разве духи, шелковные ёры,
Их пуанты влекут остие,
Где златятся лишь кровью суфлеры.

VII
Столы нищенских яств о свечах
Тени патеров манят, лелеем
Днесь и мы эту благость в очах,
Ныне тлейся, беззвездный Вифлеем.

Яства белые, тонкая снедь,
Пудра сахаров, нежные вина,
Преложилась земная комедь,
А с Лаурою плачет Мальвина.

Дщери милые ель осветят,
Выбиются гирлянды золотой,
И на ангельских небах почтят
Бойных отроцев млечною слотой.

VIII
Вновь горят золотые шары,
Нежно хвоя свечная темнится,
Гномы резвые тлят мишуры
И червицей серебро тиснится.

Алигъери, тебя ль я взерцал:
Надломленный каменами профиль,
Тень от ели, овалы зерцал,
Беатриче с тобой и Теофиль.

Ах, останьтесь, останьтесь хотя
Вы ночными гостями в трапезных –
Преследить, как, юродно блестя,
Лезут Иты со хвой необрезных.

IX
Вдоль сугробов меловых гулять
И пойдем коробейной гурмою,
Станут ангелы чад исцелять –
Всяк охвалится нищей сумою.

Щедро лей, Брисеида, вино,
Что успенных царей сторониться,
Шелки белые тушит рядно,
Иль с демонами будем цениться.

Золотое начинье тисня
Голубою сакраментной пудрой,
Яд мешая ль, узнаешь меня
По венечной главе небокудрой.

X
Амстердама ль пылает свеча,
Двор Баварский под сению крова
Млечнозвездного тлеет, парча
Ныне, присно и ввеки багрова.

Книжный абрис взлелеял «Пассаж»,
Ах, напротив толпятся юнетки,
Цель ничто, но каменам форсаж
Мил опять, где златые виньетки.

Аониды еще пронесут
Наши томы по мглам одеонным,
Где совидя, как граций пасут,
Фрея золотом плачет червонным.

XI
Злобный Мом, веселись и алкай,
Цины любят безумную ядность,
Арманьяка шабли и токай
Стоят днесь, а свечей -- неоглядность.

На исходе письмо и февраль,
Кто рейнвейны любил, откликайтесь,
Мгла сребрит совиньон, где мистраль
Выбил тушь, но грешите и кайтесь.

Цина станет в зеркале витом
Вместе с Итою пьяной кривляться,
Хоть узрите: во пунше златом
Как и будем с мелком преявляться.

XII
Заливай хоть серебро, Пилат,
В сей фаянс, аще время испиться,
Где равенствует небам Элат,
Сами будем звездами слепиться.

Вновь античные белит столы
Драгоценный вифанский орнамент,
А и ныне галаты светлы,
Мы темны лишь, как Божий сакрамент.

Был наш век мимолетен, шелков
Тех не сносят Цилетты и Озы,
Пить им горечь во веки веков
И поить ей меловые розы.

     

Leda

Яков Есепкин

Химеры Белькампо

Пространство, ниспадающее к Летам,
Шагренью зацветает колдовской,
Пугая небодержцев, по приметам
Зиждится на хаоснице покой.

Иголок стог, спрессованный тепла
Янтарным утюгом, цветы и осы,
И клеверная готика села
Горят, багря небесные откосы.

Горит сие вольготно, а и мы
Недавно хорошо еще горели,
Свои жизнеприходные псалмы
Пеяли ангелочкам, в акварели

Рельефные порфировая мгла
Сливалась, паки розовое масло
Текло на те образницы, игла
Стрибога колченогого (не гасло

Тогда светило вечное, в нощи
Пылалось, денно благость расточало,
Сейчас квадриги эти не ищи,
Мой спутник, светодарное начало

Приблизилось к ущербному витку
И Ра уже не помнит колесницы,
О том великолепии реку
Едва не машинально, чаровницы

Альфические голову кружат,
Кому б они ее не закружили,
Пути неклеверные прележат
Далече, звездочеты ворожили

Нам ранее хожденческий удел,
Поэтому благое приближенье
К фернальному источнику, от дел
Божественных далекому, круженье

Оправдывает, впрочем, утаим
Реченье потаенное и думы,
Пока о тех образницах стоим,
А прочие алкают нас) из сумы

Небесной возникала иль иной
Пригодный к рисовательству источник,
Пейзаж цветился краской неземной,
Менялись боги славские, цветочник

Винценту нагонявший воронья
Скопища лепотой своей манящей,
Франсиско, Босха зревший, остия
Чурные простирал и настоящей

Временности дарил полет цветов,
Задача живописцев упрощалась,
Любой натюрморт вечности готов
Служить был, мертвой ауры вмещалась

Колонница в бумажной ободок,
В папирусы и глину, в мрамор бледный,
Герой, сюда он больше не ездок,
Москвы чопорной взор и разум бедный

Любил здесь утешать, поздней других
Ревнителей высокого искусства
И балов парвеню за дорогих
Гостей держали музы, трепет чувства

Столь дивным быть умеет, что порой
Плоды классификации превратны,
Тогда бессмертье красочной игрой
Художник подменяет, многократны

Примеры искушений таковых,
Уж лучше свято веровать в обманность
Словесности, амфор музыковых,
Таящих в неге звучности лишь странность,

Какую верить алгеброй прямой
Нельзя никак, ацтеки иль шумеры
Скорей дадут гармонии седьмой
Бетховенской симфоньи, где размеры

Верховною блистают красотой
И грозностью небесной вдохновляют,
Разгадку музоведам, запятой
От смерти жизнь фривольно отделяют

Камен миссионеры, о холстах,
Скульптуре, изысках архитектурных
И вовсе говорить смешно, в местах
Надмирных, скажем проще, верхотурных

Считают их условною средой,
Обиделся б немало Иероним,
С ним иже, но коварною рудой
Полнятся арсеналы, а синоним

Творенья чаще ложности посыл
Являет, сокровенности барьеры
Легко берут демоны, Азраил,
Чурные Азазели и химеры,

Ну кто не любит мучить молодых
Наперсников созвучий и палитры,
Игры азартной баловней седых,
Даруют им черемники и митры

Престольные (понтифики, расчет
Ведите новых эр католицизма),
И царские тиары, не сечет
Главы повинной меч, но классицизма,

Барочности иль готики сынов
Достойных, чтобы узреть своевольство,
Готовы много дать сии, не нов
Такой сценарий творчества, довольство

Предложено когда, духовники
Эфирных аонид и замечают
По прихоти, бывает, высоки
Мишени, их со звездами вращают

Чермы и тролли, демоны одне,
Сколь ангелы оплаканные туне
Искать влачатся в призрачном огне
Товарищей успенных, а коммуне

Художнической низкий экземпляр
Какого-то лихого фарисейства
Наследовать приходится, маляр
Адничный мог бы этого лицейства

Бежать вернее, цели в небесах
Теперь герои редко поражают,
Ищи огонь у музы на весах,
Пожарище осталось, ублажают

Черемный слух творителей чреды,
Тем легкости одной необычайной
Лишь мало будет, прочие среды
Безмолвствуют, высотности случайной

Им огонь параллелен, впрочем, пут
Бесовских отстраниться удавалось
Честным, сейчас искусственный диспут
Уместен ли, елику не сбывалось

В истории центурий роковых
Иное прорицательство, коль слова
Порой терялась магия, живых
Не спросим, а мертвым сия полова

Зиждительных горений тяжела,
Обманов цену знают неботворцы,
Так бысть сему – с черемного стола
Возьмем себе под эти разговорцы

Червенной водки, аще до адниц
Зайти пришлось, а, может быть, придется,
Обманем хоть иродских черемниц
И тождество мирское соблюдется,

Нам ложию сквернили бытие,
Платили им за чурное коварство,
В ответ порфирокнижия свое
Восполним искаженьями, а царство

Нецветное простит сиречный грех,
Зерцала сем равно минуть возбранно,
Пусть виждят из серебряных прорех,
Как тени наши царствуют сохранно,

Берут вино и водку от стольниц,
Альковные миражи забывают,
Меж белых осиянных чаровниц
Сидят, еще одесно пировают,

Полнощно свечи бархатные тлят,
А гоблинов и черем искаженных
Виденья души слабые целят,
Когорты юродивых и блаженных

Влекутся вдоль некропольских полей,
Разбитые, жалкие, в прахе млечном,
Чем далее, тем паче тяжелей,
Не смея лживо царевать на вечном

Пути, определенном для ночных
Певцов, какой любили звездочеты
Сребрить мездрою конусов свечных,
Ведя свои астрийские расчеты.

     

Leda

Яков Есепкин

Трапезы. Сукровичные вишни у Ирода

I

Сад портальный украсят зелени,
Станем лотосы кровью гасить,
Желтосвечные наши и тени,
Поздно милостынь мертвым просить.

Много скорби о пире небесном,
Девы белые алчут сурьмы,
Во кармине пылают одесном
Золочёные багрием тьмы.

У Винсента ль просить божевольных
Дивных красок, его ли очниц
Не склевали вороны со дольных
Областей и варварских терниц.

Сколь высоко хоровые нети,
Нетлеенные рдеют цвета,
Хоть забросим в бессмертие сети,
Золота наша смерть, золота.

Позовут ангелочки, а туне,
Пировайте ж, садовый нефрит
Мы пили в червоцветном июне,
В каждом лотос кровавый горит.

II

Ложесны закрывайте парчою,
По серебру тяните канву,
Пред успенной астрийской свечою
Нити хорные бьют синеву.

У Чумы на пиру хорошо ли
Торговать васильками, оне
Мертвым суе, гробовые столи
О царевнах темнеют в огне.

Исцветает дельфийский путрамент,
Змеи с чернью шипят за столом,
Хмель виется на тусклый орнамент,
Вспоминают купцы о былом.

Были мы пробиенны Звездою,
С богородными речи вели,
Но за мертвой послали водою
Аонид и сердца соцвели.

Выжгут литии нощные серы,
Свечки розные воры снесут –
Царичей и покажут химеры,
Никого, никого не спасут.

III

Шелк несите сугатный, червовый,
Сокрывайте холодных цариц,
В усыпальницах пламень восковый
Паче лядвий и млечных кориц.

Эти адские кущи впервые
Серафимы не могут забыть,
Розенкранц ли с удавкой о вые
Полагает принцессам не быть.

Что резвятся шафранные феи,
Хватит челяди мраморных жал,
Мрачен бальник исцветшей Психеи,
Упасен, кто аромы бежал.

Мы ль златую весну ожидали,
В сеннаарских гуляли садах,
Всем теперь бутоньерки раздали,
Витокровные свечки во льдах.

Всех нашли и гортензии в косы
Перстной смерти с виньетой вожгли,
И горят желтоядные осы
На патинах садовой бели.

     

KiDr

Я разкрыл заговор! Леда нас хочет с ума свести, она постит каждые 4 дня, если читать эти шедевры каждые четыре дня мозг входит в резонанс в вибрациями ада.

     

Вечерняя

Да кто ж его обижает то ,болезного!?Входите с ним в резонанс и все в АД!Вас там ждут !

     

JamesB

отпад.
только заметила ))))

     

Вечерняя

Яков,поиграй с Вивен,а то ей скучно.Вы объединившись горы свернёте не то что какой то форум!
Дерзай ,поет,ой пиит,ой не знаю ,как тебя правильно папа с мамой зовут!

     

Савинков

Я ПОЭТ ЗАВУСЬ НЕЗНАЙКА
ОТ МЕНЯ ВАМ БАЛАЛАЙКА!

     

mg-34

Прошу вас, босяки, поэта не терзайте, но если так невмоготу, в стихах предьявы выражайте
Яков это глыба, матерый поэт и не надо тут разводить демагогию, давайте во флуде.
А гурманам дайте возможность наслаждатся поэзией.

     

Musja

А я в штиблетах...

     

KiDr

мне тоже очень нравитcа я когда его читаю в голове круится:

Om Namah Shivaay Om Namah Shivaay Har har bhole namah Shivay
Rameshwaray Shiv Rameshwaray Har har bhole Namah Shivay
Ganga Dharay Shiv Ganga Dharay Har har bhole Namah Shivay
Jataa Dharaay Shiv Jataa Dharaay Har har bhole Namah Shivay
Someshwaray Shiv Someshwaray Har har bhole Namah Shivay

-----------------
Думал я, думал, ничего полезного не придумал и решил наплевать!

     

Leda

Яков Есепкин

Тусклые алавастровые гравиры

Сто сорок седьмой фрагмент

Маньеристы о Джесси вздыхают,
Шелк дарят Саломее пажи,
И резвятся еще, и порхают
Азазели во маковой ржи.

Белошвейкам царевн буржуазных
Утром лядвия зло обшивать,
Со афинских балов куртуазных
Влечь в монарший альков пировать.

Здесь игристые вина темнели,
Здесь чернился на яствиях мел,
И всеядные рты пламенели
Меж шелками превитых Камел.

     

Leda

Яков Есепкин

На смерть Цины

Девятьсот четвертый опус

Тушь коринфская мела белей,
С темных вечности нимбов не сходит,
Фавны пали, а всё Апулей
Атраменты златые обводит.

Краснозвездное лейте вино
По устам ли, всемимо, камены,
Испились мы и сами давно,
Кровь слили на востребу измены.

Кущ садовник превывел сей хмель,
Виждь алмазность любви и коварство,
Где за тридевять тленных земель
Нас влекли в тридесятое царство.

     

Сударь

Яша, может хватит бесплатно рекламироваться?

-----------------

     

mg-34

Яков, Кирюху забанили.
Напиши стихи изобличающие узурпаторов

     

Leda

Яков ЕСЕПКИН

СИЕСТЫ У ГИАД

Двенадцатый фрагмент

В бельэтажах успенных каретниц
И следить, венской школы флеор
Одевает немеющих сплетниц,
Шелест внемлют Готье и Диор.

Бесит пурпур скопленья тартарских
Крыс чумных, из помоек оне
Ко столовым бегут, сеннаарских
Яств алкают в игристом вине.

Но, смотри, формалин пирочеев
Залил барвой, стольницы с вином
Отравленным горят и кащеев
Талый воск дарит мраморным сном.

Иды мертвые, ваши ли бирки
Ноги рожениц днесь превиют,
Плодов их, где черствые просфирки
На вечерии слугам дают.

Яд в фамильные царские мелы
Затечет по шелковым устам,
Станут потные биться Камелы,
К ледяным нашим близясь перстам.

     

mg-34

Спасибо тебе, Яков, что откликнулся на КиДрову беду и заклеймил тираншу своими мощными стехами!

     

KiDr

и как же метко он подметил про тих подкаблучников готье и диора. Это талант, спасибо Яков!

-----------------
Думал я, думал, ничего полезного не придумал и решил наплевать!

     

Leda

Яков ЕСЕПКИН

ФЕССАЛОНИКСКИЕ ПУТРАМЕНТЫ

Пятьдесят второй фрагмент

Парки белые трюфели чают,
Яств столы ныне гробов не ждут,
Вновь пурпурные дивы скучают
И альковы сохранность блюдут.

Все музыки пьяны и блудницы,
Из Ефеса получим ли весть,
Содомитские мчат колесницы,
Томный шелест кому перевесть.

Именитства окончились тризной,
Прячут ключники в подпол клико,
Бязь коринфскую ветхой старизной
Покрывают, сколь время легко.

Гасим свечки витые, галаты
Нощь не могут прейти, золота
Смерть для первых, иные Элаты
Мрамром неба возвысит фита.

Мало будет скучающим дивам
Чермных роз и путраментов сех,
Выжжем цветы очами и к Фивам
Низойдем, чтоб рыдать обо всех.

     

Микка К.

Яков,ты бы,нам,грешным,про конец света чё-нить наваял,премудро-зашифрованного ))

-----------------
"Ваше благородие, госпожа чужбина,
Жарко обнимала ты,да только не любила...."

     

mg-34

Поэта обидеть может каждый, поэта всяк пинуть готов.

     

Чон Сон Ы

Вы идите в тему про русский язык, там насчет вас спрашивали.

     

Leda

Яков Есепкин

ПОТИР

Нашу веру на перстне зола
Выжгла в цвете меж гнилью и златом,
Лжи вовек повелев зеркала
Возвышать европейским закатом.

Кипарисовый ветхий ларец
Августовское брашно лелеет,
У демонов алмазный венец,
Челядь их ни о чем не жалеет.

А о чем и о ком на земле
Сожалеть под чарующей сенью,
И персты, и алмазы в золе,
Мрак цимнийский ли -- путь ко спасенью.

Все равно и не станут жалеть
Онемевших пиитов, алмазы
Для того воздают, чтоб алеть
С ними вместе могли верхолазы.

Глянь, Летиция, нощь всепуста,
Никого, ничего, аще благо
Выйдем к раям гулять, их врата
Нам откроет Иурий Живаго.

Нет во червной персти золотых
Десных смертников, нет псалмопевцев,
Что искать с огонями святых,
Пусть орешки глядят у деревцев.

Злобно демонов хоры поют,
Наши ангели к нам опоздали,
Соалмазные эти куют
Всем венечия, аще предали.

Ангелки, ангелки, вы сего
Не могли и узнать отреченья,
Тратно днесь под Звездой волховство,
Рдятся лихо архангелы мщенья.

В Амстердаме иль Вене горят
Их лихие венечья-головки,
С нами суе быки говорят,
Суе ищут царей худокровки.

Нищих Господе всё обелит,
Маком полны сиянные мехи,
В рае светлом сех ждать повелит,
Над купами расцвечивать стрехи.

Только раз нам и было дано
Речь псаломы о святой любови.
Дальше смерти ея полотно
Пролегло, не смотри в эти нови.

Жизнь избыта, а кровь не стереть,
Слез потир поднесут лишь Иуде,
Мы ж пребудем: гореть и гореть
Краской славы на битом сосуде.

     

Leda

Яков Есепкин

К Алигъери

Египетская цедра над метелью
Сменилась топким цеженным огнем,
И жалованный снег предстал купелью,
И слух потряс Зевес, рассеяв гром.

В цезийское пространство ход отверст,
Искрится фиолетом чермный перст
Антихриста, но вечно существует
В природе роковая правота,
А днесь ее вместилище пустует,
В каноне солнце Божия перста.

Елику смерть о черном балахоне
Куражится, поклоны бьет, вино
Из сребренных куфелей (на агоне
Убийц холодных, прошлое темно

Каких, летучих ангелов отмщенья,
Заказчиков расплаты, иродных
Мелированных ведем, обольщенья
Не ведавших иного и родных

Отцов невинных мальчиков кровавых,
Царевичей всеугличских, царей
Развенчанных в миру и величавых,
Помазанных их дочек, пастырей

Грассирующих преданных урочно,
Без серебра алкавших крови их,
Алмазных донн и панночек, бессрочно
Почивших в Малороссии, благих

Когда-то, ныне желтыми клыками
Украшенных садовников, хламид
Носителей колпачных, брадниками
Крадущихся вампиров, аонид,

Небесной лазуритности лишенных,
Жертв новой гравитации, другой
Колонны адотерпцев оглашенных)
Лиет вольготно в скатерть, дорогой

Пейзаж для сердца, из венецианских
Замковых окон видимый, темнит
Личиной злобной, дарует гишпанских
Высоких сапогов короб, теснит

Сама еще белесых наших гостий,
Блондинок, сребровласок, чаровниц,
Но только натуральных, ведем остий
Им кажет черни, сумрак оконниц

Почти и новогодних застилает
Хитонами ли, бязью гробовой,
Молчит, а то собачницею лает,
А то взывает чурно, кто живой

Откликнись, будем пир одесный ладить,
Еще играют Шуберта в саду,
Моцарта явствен шаг, музык усладить
Чарованных готовый, заведу

Сейчас, а снег декабрьский не помеха,
Чем далее, теплей он, милых дев
И другов честных в царственности меха
Сибирского, пушнины, разглядев

Какую ведьмы в зависти лишь ахнут,
Гагаровой к вишневым деревам,
Здесь вишенки мороженные чахнут
В корице сахаристой, кружевам

Желточным их пойдут сирени пудры,
Как всякую любовно обернем
Бисквитами и сдобой, были мудры
Евреи местечковые, рискнем

С царевишнами к ним соединиться,
На маковые ромбы поглядеть,
Бывает, царским кухарям тризнится
Обилие столешниц этих, бдеть

Сегодня им о яствах непреложно,
Пускай засим рецепт перенесут
В палатницы хоромные, возможно,
Еще царей отравленных спасут,

А смерть, гляди, опять кикимор дутых
Презрев, лиет по скатерти вино
Из битого начиния, согнутых
Юродливо бокалов, решено,

Пируем хоть с мертвыми рядом, сверки
Теперь не нужны, истинно чихнем,
Покажутся тогда из табакерки
Черемницы и черти, сих огнем

Порфировых свечей осветим, ярка
Заздравная свечельница, когда
От жизни и не видели подарка,
Что ж требовать у смерти, иль сюда

Нелегкая внесла ее, угасло
Сколь денное мерцанье, так одно
Ей в ноздри вклеим розовое масло,
Боится роз косая, а вино

Хоть криво, но лиет еще, отравней
Сыскать непросто будет, а куфер,
Хоть бит, как прежде полон, благонравней
Презреть и нам развратных, Агасфер

Теперь сих отравительниц не любит,
Я знаю, много брали на себя,
Шутили не по делу, сам и губит
Пускай адскую челядь, пригубя

Несносное отравленное пойло,
Реку вам, други, ладите балы
Пировные, гостям рогатым стойло
Всегда найдется, царичам столы

Пусть нынче камеристки сервируют,
Смотреть люблю движенья, угодить
Хотят оне успенным и балуют
Живых, кому за кем еще следить

Один сегодня помню, тьмой беленье
Скатерное кривым не очернить,
Мы выстрадали благое томленье,
Бессмертию не стоит временить,

Когда цари пируют вкруг одесно,
Когда живые царичи, а сих
Невесты ожидают, благовестно
Такое пированье, бабарих

Здесь можно смело к чурным приурочить,
Молчание их выдаст, нам пора
Дела вершить земные, не сурочить
Невинно убиенных, за одра

Червницу не зайдем и возалкаем
Суда великонощного, коль яд
Иных берет, черноту отпускаем,
Тлести ей меж эльфиров и наяд,

Одну, пожалуй, косную оставим
Чермам во назидание, перчить
Начнемся белым пересом, заправим
Лукавые мозги, сколь огорчить

Решит смешного рыцаря, сиречить
Возьмет опять привычку, совлекать
Царевн в альковы, стольников увечить,
Иродничать и ёрничать, алкать

Веселия на тризнах цареносных,
На службе у порока зреть святых,
Орать безбожно, фей златоволосных
Лишать воздушных нимбов золотых,

Греми пока, нощное балеванье,
Замковые ансамбли заждались
Музыки и акафистов, блеванье
Кашицей мертвой суе, веселись,

Товарищество славное, Селены
Взывает свет, нести быстрей сюда
Фламандские холсты и гобелены,
Рельефные гравюры, стразы льда

Хрустального, шары чудесных фором,
Сребряные, порфирные в желти,
Витые алебастрами, узором
Диковинным горящие, внести

Быстрей велю и блюда выписные,
Фаянсами разящие гостей,
Алмазовые рюмки, именные
Суповницы из крымских областей,

Орнаментные амфоры, куферы
Красные, изумрудные мелки
Для ангелов, точеные размеры
Отметить возжелающих, лотки

Со яствием нездешним, на капризы
Рассчитанные, негой кружевной
Богатые кофейники, сервизы
Столовые, молочниц пламенной

Ансамбль еще, пирожницы, свечений
Держатели вальяжные, чайных
Китайских церемоний и печений
Гофрирный антураж.

     

mg-34

Вот так Яков! Спасибо, порадовал новыми твореньями перед новым годом.

     

mafalda

страдания нострадамуса

     

nelex

с трудом доходит смысл вещей,
нельзя-ль их выразить ясней...

     

Leda

ЯКОВ ЕСЕПКИН

«ПАТИНЫ»

Тридцать шестой фрагмент

Нас ангелы позвали, но куда
Идти весною мёртвым и укосным,
Сияет ювенильная Звезда
Иным, иным отрокам венценосным.

Спроси у Антигоны о судьбе,
Разорен виноград и мнят сильфиды
Лишь розовые тени, и себе
Терновные не верят аониды.

Горит ещё портальная весна,
Ещё сирены ада золотятся,
Очнёмся от безсмертия и сна –
Нам царские хождения простятся.

Ах, эти ли мы чаяли цветки,
Августа ветходержные фаянсы
Таят сие ль пустые ободки,
Чтоб кровию дописывали стансы.

Прелестные зелени отцветут,
Светильные угасятся чернила,
Тогда нас поименно и сочтут
На выкошенных небах Азраила.

     

Leda

ЯКОВ ЕСЕПКИН

ТРИНАДЦАТЫЙ ПСАЛОМ

***
Вновь зовёт Лорелея, фарфоры
Винодержные тучным волнам
Раздарим и сквозь вечности хоры
Уплывём к темноскальным стенам.

Зной алкают младые сильфиды,
Тризны мая беспечно легки,
Серебряные перстни юниды,
Ах, роняют с воздушной руки.

Так и мы рукавами возмашем,
Спирт нетленный всегорний допьём,
Кто заколот суровым апашем,
Кто соткнут арабийским копьём.

Много ль черни о мраморы билось
И безсмертием грезило, сих
Не известь беленой, а увилось
Померанцами гроздье благих.

Вот демоны слетят неурочно,
Ко трапезе успеют свечной –
И вспорхнём в тусклой ветоши ночно,
В желтозвездной крухе ледяной.

***
Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне,
К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна
Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне
Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна;

В порту Анахайма очнемся иль в знойный Тикрит
Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным
Пронзим Адриатику – всё же поймем, что горит
Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным.

И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем,
Подземку воспомнив и стяги советские, Ая,
На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем,
Все Пирру святые победы свои посвящая.

Нельзя эту грань меловую живым перейти,
Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют,
Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети,
Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют.

Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем
И в золоте красном пифиям на страх возгоримся,
Цирцеи картавые всех не дождутся в своем
Отравленном замке, и мы ли вином укоримся.

Еще те фиолы кримозные выпьем в тени
Смоковниц троянских до их золотого осадка,
Фалернские вина армический лед простыни
Оплавят в дворце у безмолвного князя упадка.

Святая Цецилия с нами, невинниц других,
Божественных дев пламенеют летучие рои,
Бетоном увечить ли алые тени благих,
Еще о себе не рекли молодые герои.

Сангину возьмет ангелочек дрожащей своей
Десницею млечной и выпишет справа налево
Благие имена, а в святцах почтут сыновей
Скитальцы печальные, живе небесное древо.

Красавиц чреды арамейских и римлянок тьмы
Всебелых и томных нас будут искать и лелеять
Веретищ старизны худые из червной сурьмы,
Голубок на них дошивать и с сиими алеять.

Ловите, гречанки прекрасные, взоры с небес,
Следите, как мы одиночества мрамр избываем,
Цитрарии мятные вас в очарованный лес
Введут, аще с Дантом одесно мы там пироваем.

Стратимовы лебеди ныне высоко парят,
А несть белладонны – травить речевых знаменосцев,
Летейские бродники вижди, Летия, горят
Они и зовут в рай успенных сиренеголосцев.

Позволят архангелы, не прерывай перелет,
А я в темноте возвращусь междуречной равниной:
Довыжгут уста пусть по смерти лобзанья и рот
С любовью забьют лишь в Отчизне карьерною глиной.


ТРИНАДЦАТЫЙ ПСАЛОМ

Винсент, Винсент, во тьме лимонной
Легко ль витать, светил не зряши,
Мы тоже краской благовонной
Ожечь хотели тернь гуаши.

Водою мертвой не разбавить
Цвета иссушенной палитры,
И тернь крепка, не в сей лукавить,
Хоть презлатятся кровь и митры.

Легли художники неправо
И светы Божии внимают,
И двоеперстья их кроваво
Лишь наши кисти сожимают.

     

Leda

ЯКОВ ЕСЕПКИН

ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПЕРЕПИСКИ С БРОДСКИМ


Пред гончими псами и махом подпалых волков
Беспомощны мы, посему от погони их грозной
Не скроемся, лучше окрасим на веки веков
Вселенские камни отравленной кровью венозной.

По ней лишь неравных найдут и в созвездных полях,
Лядащим огнем заклеймив сих презренные спины,
Вопьются в уста с алчным блеском в голодных очах
И в черных глазницах высотные вспыхнут руины.

И чем нам считаться, величия хватит одним
Истерзанным столпникам, хватит иным чечевицы,
Алкали мы вечности, ныне и жить временим,
Врата соглядаем у царства подземной девицы.

Успенные здесь петушки золотые поют,
На мертвых царей не жалеют портнихи шагрени,
Таких белошвеек не видеть живым, ан снуют
Меж стулиев ломаных сузские девичьи тени.

Отравленных игл и кармяных антоновок цветь
Отравную вновь, и гранатовых багрий избытность
Кроты и полевки учтут, а царевнам говеть
Сегодня предолжно, зане уповали на скрытность.

Нельзя перейти меловую черту и нельзя
Таиться одно, паки будут обманами живы
Дочурки невинные, их родовая стезя
Легко оборвется, где Вия настигнут Годивы.

Гудят и гудят весело приглашенных толпы,
Зеленые иглы в шелках веретенники прячут,
Мы сами сюда и влеклись, аще были слепы
Девицы, пускай хоть сейчас о родителях всплачут.

Не царские тризны, не царский почетный досуг
Нам смерть уготовила, даже сокровных дочурок
Забрали те челяди, коих в пылающий круг
Впустили волхвы из кадящихся мглой синекурок.

И вот я стою в одеянии смерти рябой,
Блаженный со мною, ну что, хороши ль нынче гости,
Кто рядом – откликнись, ах, тяжек метельный гобой,
Сиренью мелось, а теперь во снегу ягомости.

Ах, туне рыдать, Богоматерь в снегах золотит
Отравленным взором тлеющие лядно скрижали,
Ей Цветик-Сынок хлебояствий кошель освятит,
А мы бойных муз и напрасно величьем сражали.

Заманит, я знаю, еще ботанический сад
Маньчжурскою тенью, сирень в листовой позолоте
Склонив тяжело, всех других навсегда в огнепад,
А мы с небесами пребудем в холодном расчете.

Когда оглянувшись, вмиг станем камнями, Сизиф,
Чтоб вымостить кровью дорогу к чужим процветаньям,
В татарскую ветошь последний зарезанный скиф
Уткнется -- засим привыкать уж к посмертным скитаньям.